Как быть, если сказать правду — значит обидеть, а обманывать не хочется и не можется?
У маминой сестры был муж. Довольно неказистый. Весь чернявый, порой напоминающий паука, с не самым приятным характером и множеством странностей. Приземлённой рабочей специальности человек. Без веры и с низким горизонтом, если можно так сказать. Хотя в его хорошем настроении с ним бывало даже весело.
А она — миленькая, стройная, длинноволосая блондиночка, медсестра. Любила паломничества и службы, с огромными усилиями волоком притаскивала на них мужа.
Они прожили вместе почти двадцать лет, но всё как‑то в противоположные стороны жили, с разными векторами. И очевидно же, что оказались вместе по какой‑то нелепости, скорее, по её нерешительности найти себе кого‑то поинтереснее, чем этот сын маминой подруги (да, моя бабушка дружила с его мамой). Я так думала.
Детей у них не было. И тоже предельно понятно: раз люди не пара, зачем им дети? Но тётя очень переживала из‑за этого и часто плакала. Собираясь на праздники за одним столом, родня поднимала тосты за то, чтобы тётя с мужем жили мирно («Да они ж ругаются постоянно!» — возмущалась я про себя), чтобы у них родились дети («Какие дети, если ей от него надо бежать на все четыре стороны!» — клокотал внутренний голос). Зачем это враньё, фальшь дурацких тостов, если после застолья все поедут домой в нормальные живые семьи, а тётя останется в заколдованном замке одиночества, в непонятном замужестве, со своими слезами и безысходностью? Почему не сказать честно, что так, мол, и так, ну ошиблись вы, ребята, с этим браком, разбираем чемоданчики и идём каждый своей дорогой?
Внутри бушевала буря, но я была воспитанной девочкой и виду не подавала. Зато отрывалась в метких шутках, в которых жирно намекала на правду. «Хорошее дело браком не назовут». «Если мужу чаёк размешивать, так ему деток и не захочется: зачем ему конкуренты, вдруг нянчить перестанешь». И это ещё самые тактичные выстрелы в бою за освобождение тёти. Если взрослым нравится притворяться и лукавить, лишь бы никого не расстраивать, то я не буду. Один раз огорчится, зато потом задышит полной грудью и ещё спасибо скажет.
Однажды мы втроём выехали за город к пруду на шашлыки. Поездка не задалась с самого начала: они ругались как‑то особенно жёстко, и я тут как тут со своими едкими комментариями. Когда машина подъехала к берегу, в ней было практически нечем дышать — так накалилась атмосфера. Я отошла к воде как вдруг услышала вскрик: то ли он поднял на неё руку, то ли замахнулся…
Ну уж нет, этого я стерпеть не могла! Схватила тётю и потащила к трассе. Обида и возмущение легко донесли нас до города. Как добрались, уже и не помню. Но хорошо запомнилась совершенная уверенность, что теперь‑то она его точно бросит, потому что такое простить — себя не уважать. Кажется, так ей и заявила, прямо дословно.
…Недавно тётя умерла от онкологии. В пятьдесят лет. Сколько приятных и светлых моментов с ней связано! Море — они с мужем часто брали меня с собой. Паломничества — и тут мы вместе. Густые хлопья снега за толстой рамой старого дома, маленькая серебристая ёлочка, курица из духовки — в Новый год я любила оставаться у них. Рядом с ней всегда было уютно, угощать она умела очень вкусно, да ещё и безапелляционно: всякий раз появлялся риск не пролезть в двери на выходе. Долгие разговоры, рассуждения о многом сразу — после работы тётя частенько заезжала к нам, они с мамой говорили, а я слушала и вставляла свои пять копеек.
И никуда теперь не деть жгучий стыд за своё невыносимое правдорубство. За попытки разрулить чужую жизнь на собственное усмотрение, упростить и убрать плохое топором вместо скальпеля. Ведь семья — это дело двоих, и оценкам со стороны тут не место. Моя тётя (я уже куда позже осознала это) не смогла бы жить, совершив предательство. Она знала, что невозможность иметь деток — «вина» не её здоровья, а мужа. Тем не менее оставалась ему верна. Бросить и быть счастливой в новых отношениях — такое даже как вариант не рассматривалось. Она бы себе не простила. И уж точно это могло быть только её личным решением, а не уступкой давлению со стороны.
Слава Богу, тётя мужа не бросила, продолжала жить для него и надеяться на чудо, что детки ещё будут. Он сам от неё ушёл. Потом, правда, попытался вернуться, да уже не срослось.
Бывший муж помогал моей маме возить тётю по врачам, привозил на последние в её жизни литургии, участвовал в организации похорон. Не бросил в беде. Может, она видела в нём то, чего я не могла рассмотреть, любила то, что неочевидно, и прощала всё, что казалось непрощаемым? И уж точно она не нуждалась в моём принудительном «открывании глаз».
Не могла я фальшивить? Но рот свой закрыть могла вполне. Только не хотела. Я же была права — а тут так просто рот не закроется.
В любом возрасте самое главное — расти в мир честности. В юности ты кожей чувствуешь малейшую фальшь. У тебя буквально непереносимость вранья. А во взрослом мире его так много! Лицемерие и притворство ради карьерного роста, припрятанные мысли ради выгодного замужества, сладенькие речи тупому о его незаурядном уме, толстухе об её изяществе — просто чтобы не портить вечер и отношения. Как же мерзко! Разве нельзя рубануть правдой и разом разрубить этот узел лжи, жить чисто и свободно, как нас и задумал Господь, безо всякой неправды? Жить куда лучше, чем сейчас? Почему бы не говорить правду всегда всем в лицо?
Так или примерно так рассуждают в своё время если не все, то многие. Откуда же берутся эти взрослые, живущие бок о бок с ложью, принимающие её как вариант нормы и порой участвующие в ней почти без особых оглядок? Как людей перебрасывает на «ту» сторону? Не одним же броском?
Просто дьявол кроется в мелочах. Куда проще сказать правду кому‑то о нём ему лично или при свидетелях, чем самому себе о себе самом даже внутри, в каморке своего сердца. И ты вроде как на светлой стороне, но чтобы сдать зачёт, приврал немного, а забыв написать конспект, присочинил вполне убедительную историю его титанического создания и таинственного исчезновения. Ты вроде как на светлой стороне, но немного шагнул в тень — и вот уже привыкаешь жить в ней. Ведь в тени удобнее, чем на солнце, да.
Но Господа нашего называют Солнцем правды. И жизнь под этим Солнцем — это не о комфорте. Смотреть на себя прямо и на корню рубить лукавство в себе — значит сделать мир лучше. Оптом всё человечество улучшить не получится: факт проверенный. И с ближнего начинать — тоже не то. Имеет смысл начать с себя, тогда до очистки других руки, скорее всего, и вовсе не дойдут.
В моём случае, думаю, стоило таки закрыть рот. И помолиться. И сказать тёте, что она у меня самая добрая, самая красивая, вообще умничка и удивительная хозяйка, и что я очень-очень её люблю. Всё остальное — лишнее, да и просто бестактность. Хоть и из добрых побуждений. Сейчас могу прошептать это только в небеса. Верю, что слышит.
