Кардиологическая история

Серёга едет жёстко, но мягко. Быстро надо, а дорога грунтовая с ямами. Я сижу рядом на откинутом сиденье и помираю. 

Это инфаркт — знаю, у меня пару раз такое уже было. За окном белая ночь Ленинградской области. Высокие ели, и на двадцать километров от полевого лагеря до Каменногорска ни одного священника в лесу. Так и знал, что не будут они стоять на ночной дороге со Святыми Дарами. В городе ночью тоже не найдём. Значит, до утра «или хощу или не хощу» не умру. Он же — «не хотяй смерти грешнаго, но якоже обратитися ему». 

В Него верю безоговорочно, хотя живу в окаянстве. Поэтому и жизнь свою не очень люблю, ничего в ней хорошего — сплошной упрёк самому себе, а сейчас, в состоянии глубокой кардиоастмы, ещё и безразличие…

Задыхаюсь. Дышу учащённо открытым ртом. «Господи, помилуй мя, грешнаго». Мозги в тумане потерянности, наверное, сердце не может до них в полной мере кровь докачать. Ступни опухли, стали колодками, еду босой, кроссовки не налезли. Надеюсь, что «наглая» сейчас не похитит. Если бы Он попустил внезапную смерть, то накрыла бы у костра со стопкой водки в руках и сигаретой в зубах. У Него же все наши волосы на головах сочтены. Не зазря же сейчас Серёга играет аллегро педалями? Бросает на меня в страхе взгляды и несёт всякую словесную чепуху, проверяя по моей реакции, жив я ещё или нет. Вот же лукавые помышления! Чьи действия предвосхищаю? Бога? Бескислородное помрачение ума.

В Каменногорске долго искали больницу — улицы пустые, спросить некого. Нашли. Лежу в громадном кафельном зале приёмного покоя, возле меня действуют три женщины: таблетируют, колют, капают. Вопросы задают громко и отчётливо. Хочу им сказать, что я не глухой, всё слышу и понимаю, но онемевшим губам тяжело выговорить такую сложную речевую конструкцию. У них в больнице нет кардиологии, поэтому решают отправить меня в Выборг. <…>

В Выборге реанимация — как космический корабль на шесть человек. К каждому телу подсоединён компьютер с дисплеем. Кровати по конструкции сродни замысловатому катапультирующему устройству. Все космонавты тихие, один я буйный. У меня пульс за секунду может упасть от 100 до 15 ударов в минуту, по экрану вижу. Когда падает ниже 24-х ударов, я катапультируюсь — подлетаю с кровати и начинаю стоя бешено дышать. Пульс поднимается, опять ложусь, а через несколько секунд опять подлетаю, превращаясь в компрессор. 

Очень хочется спать, вторые сутки не могу заснуть из-за этих перебоев. «Неужели мне одр сей гроб будет?»

Медсестра по моей просьбе вызвонила Любу в первый же день. Люба и Вова — друзья по Олекминску. Были мужем и женой. Володя работал аэрологом, ремонтировал всё что угодно: от импортной аппаратуры до печей и дымоходов. Баню построил, теплицу, выращивал огурцы, помидоры, морковку. Ловил, солил рыбу, мариновал грибы, очень вкусно готовил. Люба в дозамужней жизни была мастером спорта по художественной гимнастике, а потом Володя увёз её из европейской части в Якутию. В Олекминске работала провизором в аптеке, дров колоть не умела, воду с бочек черпала непрофессионально, печь долго растапливала, за котлетами не успевала уследить. Двое сыновей росли оболтусами, хотя, сразу добавлю, выросли отличными мужиками.

Володя грубо ругал её за неловкость и уходил в запой. Люба не знала, куда уйти, молчала, крыть было нечем. Спустя время приблизилась к Церкви, начала ходить на службы и даже петь на клиросе во славу Божью. После развода уехала домой в Выборг, Володя остался со всем хозяйством в Олекминске.

Два года назад я побывал в Выборге. У Вовки, с которым у меня постоянная связь, узнал Любин телефон и договорился о встрече на центральной площади. Больше десяти лет не видел её, узнаю ли? Приближается женщина. Неужели она? Джинсы, каблуки, стильная белая блузка, солнцезащитные очки.

— Любаня, ёлки! Красавица! Ты опять гимнастикой занялась или секретные препараты с аптеки тягаешь?

— Женя, привет! — Люба смеётся. — Ты бы видел меня пять лет назад.

— Не верю, что пять лет назад можно было выглядеть лучше, чем сейчас.

— Ходила в тёмных широких длинных платьях с платочком на голове даже летом в жару. Но батюшка запретил.

— Батюшка?!

— Настоятель нашего храма. Я же здесь тоже по вечерам и выходным пою в церковном хоре. Велел, чтобы носила нормальную современную одежду, а платок надевала только в храме.

— Умный священник — надежда и радость для мирян. Поздравляю вашу паству с таким настоятелем…

В реанимацию Любу не пускают, обмениваемся записками. Прошу её передать молитвослов, Евангелие и что-нибудь почитать. Она передала письма святителя Игнатия Брянчанинова.

Больница в Выборге — лучшие дни моей жизни. Не ем, не пью, не курю, не разговариваю, не хожу. Грехи косяками носятся вокруг больницы, пытаются ко мне пробраться, но строгие медсёстры, как ангелы-хранители, начеку. С помышлениями борюсь чтением и короткой молитвой. Не зря умные люди в поисках путей спасения в монастырях укрывались. Мир пропитан грехами. В минуты просветления у меня мечта появлялась — прожить день без греха. Не смог. Ни одного дня! Ни разу! За всю жизнь!

На третий день полегчало, и я тут же пишу заявление об отказе от лечения, расписываюсь в уведомлении о возможности летального исхода, как следствия принятого мной решения. Сегодня вечером Серёга должен уехать на Украину, у меня одно желание — упасть к нему в машину и дотрястись до родины.

Ручной каталкой меня вывозят к такси, пересаживаюсь в механическую каталку и еду домой к Любе, забирая её по дороге из аптеки. По пути на четвёртый этаж понял, что погорячился с выпиской. На третьем этаже критическая точка: вверх идти нет сил, вниз идти некуда, лежать на площадке — неприлично.

Люба плачет, глядя на меня:

— Что ты с собою сделал?

— «И коегождо деяния обнажатся». Любаня, срочно вызывай священника.

«Лишь бы успеть! Господи, помилуй!» — одна ступенька преодолена. «Лишь бы успеть! Господи, помилуй!» — есть вторая ступенька. И так два лестничных марша. 

Минут через пятнадцать добрались до дивана одновременно с молодым сухощавым батюшкой. Исповедь — гремучая смесь холодного пота с горячими слезами. Причастился. Успел. Хорошо-то как! Года два не причащался.

— Люба! Теперь можно «скорую» вызывать.

Кровать та же, но постель сменили. От врача не услышал ни слова упрёка. Будто не удирал из больницы, а на УЗИ ходил. Через день сказали, что меня из реанимации даже в стационарную кардиологию не могут выписать. Только в Питер на операцию по установке стимулятора. Для местных такая операция бесплатная, мне же, как иностранцу… и так далее.

Друзья-товарищи — Александр из города Сумы и Сергей из города Харькова — с первого же дня плотно занимались моими проблемами. Результаты анализов, исследований, кардиограммы тут же факсом уходили из Выборга на Сумы и Харьков. Они заранее сговорили «скорую помощь» с бригадой, которая повезёт меня полторы тысячи километров. Дочери Марине дали деньги на операцию и на любые возможные расходы. Через день она прилетела.

Люба, встретив Марину в Питере, сразу же повезла её в нужный институт, где они, как по мановению волшебной палочки, попали на приём к заведующему отделением кардиохирургии. Потом Люба рассказывала, что заведующий, наверное, настолько устал от постоянных жалующихся стариков, что проговорил с молодой красивой Мариной часа полтора. После института девушки поехали по соборам и монастырям Питера ставить свечи, заказывать сорокоусты о моём здравии, на что Марина легко спустила часть операционных денег.

— Папочка, тебе операцию не будут делать, — сказала она, добравшись до меня утром следующего дня. — В Питере сказали, что у тебя настолько плохое сердце, что стимулятор для него — как для мёртвого припарки. Нужен дефибриллятор, но сомнительно, что и он поможет. Они заложили в программу твои параметры и дали прогнозы по годам. До юбилея ты не доживёшь. Вероятность прожить ещё год, два, три…

— Доченька, как человек с инженерным образованием, скажу тебе, что при такой вероятности корректнее считать не в годах, а в месяцах.

— Ты расстроился?

— Посмотри на меня. Разве я похож на расстроенного человека? Ни капельки! Радуюсь! Во-первых, я успел исповедаться и причаститься. Во-вторых, очень не хотел искусственного вмешательства в естественную сердечную жизнь. Но согласие на операцию дал незамедлительно, чтобы Луке (Войно-Ясенецкому) не было стыдно за меня как за религиозного сектанта, отвергающего науку. Теперь же всё очень ладно устроилось.

— Одному подвижнику явился ангел и сказал, чтобы он готовился к смерти. Подвижник рассказал братии монастыря, а настоятель подтвердил, что являлся действительно ангел. Умер тот монах через девять лет. Папочка, готовься, молись, может, и ты проживешь ещё девять лет.

— О таком ни думать, ни мечтать не хочу. Добраться бы до Сум, Аксинью увидеть, пожить несколько дней…

Честно сказать, сейчас это расстояние кажется непреодолимым. Но с каждым днём мне становится лучше и лучше. Встаю и, обвешанный проводками, пытаюсь ходить вдоль кровати. Медсёстры причитают о постельном режиме, но я объясняю, что боюсь пролежней.

— Доченька, самолёт нельзя, поэтому бери билеты на поезд Санкт-Петербург–Сумы. Завтра снова напишу заявление, и поедем.

— Может, не будем рисковать поездом, реанимобиль вызовем?

— При моём-то прекрасном самочувствии? Зачем? Ты представляешь, в какую копеечку реанимобиль влетит? Тем более в поезде ехать легче, чем в машине.

— А если что случится в дороге?

— Случиться может где угодно, даже в больничной постели, и не только со мной, но и с тобой. Сейчас найду одно письмо Игнатия Брянчанинова, именно оно меня убедило в том, что надо ехать и ехать поездом. Вот, слушай: «Простившись с вами, я захворал ещё более. Захотел удалиться из Петербурга и от шумных должностей навсегда. Не совершилось по моему желанию, а я предполагал, что наверно дадут увольнение: столько было содействователей к его получению! Мне дан временный отпуск в Бабаевский монастырь для укрепления здоровья. Здесь и нахожусь теперь. Будущее моё неизвестно… И я махнул на него рукою! Сказал Всесильному Богу: “Твори с Твоим созданием, что хочешь. Верю слову Твоему, что влас главы моей не падет без соизволения Твоего”. Душа моя! Не думай о завтрашнем дне, не истрачивай сил на предположения и мечтания. Несись по волнам! Жизнь земная — обман. Не увидишь, как уже пред тобою пристанище гроба. Веруй! Где вера, там нет ни печали, ни страха; там мужество и твёрдость, ничем неодолимая».

Поверь, Маришка, прочитав: «Будущее моё неизвестно… И я махнул на него рукою! Сказал Всесильному Богу: “Твори с Твоим созданием, что хочешь”», — я просто радостно расхохотался. Отлично и ярко сказано!

Фото Nikolina Petolas

Действительно, что мы всё упираемся да упираемся, пытаемся сами вершить наши судьбы, боимся Богу довериться? Мы можем только то, что нам позволено. «Не имаши власти, аще не бы ти дано свыше». О чём ты думаешь, когда произносишь «хлеб наш насущный даждь нам днесь»? Я думаю о том, что пища просится у Господа по минимуму. Это в Якутии считалось нормальным крупы мешками закупать, потому что вертолёт два раза в год прилетал, а здесь: будет день — будет пища. Короче, поезжай сейчас в кассу и выкупи, по возможности, купе полностью. А завтра — ту-ту… в «место злачне, в место покойне».

С утра оформили выписку и поехали к Любе в храм на литургию. На вторую часть успели. Ещё раз причастился. В конце службы с клироса слетели Любины коллеги, обволокли меня теплом, светом, любовью, рукопожатиями, поцелуями и счастливой дорожкой. После такого прощания ехал в такси в приподнятом настроении, как юбиляр на торжество.

На Витебском вокзале начал сувениры в лавках выбирать, по телефону говорить, планы строить. Длинная лестница на перрон напомнила о немощи. С тремя остановками еле поднялся. «Помилуй мя, Боже, паче всех человек окаянен есмь». Спасибо лестнице, а то уже на радостях выздоровления забыл о Боге, даже по причащении не поблагодарил.

Последний раз мы так долго общались с Мариной, когда она сама лежала в больнице. Почти месяц жила одна в трёхместной палате, никого не подселяли. Этажом выше под аппаратом лежал в коме её двухмесячный сын Иван. За день до госпитализации участковый врач сказала, что он самый хороший и здоровый ребёнок на участке.

Непонятно, что произошло — вдруг вскрикнул. Ну вскрикнул и вскрикнул ребёнок, мало ли что? Но Марине как-то нехорошо стало, и на всякий случай вызвала «скорую». Врач ничего особенного не увидел, но — опять-таки на всякий случай — забрал в больницу. В больнице начали оформлять в обычное отделение, но передумали на реанимацию. Ночью звонок:

— Папа, Ваня в коме.

— Срочно окрести!

— Я?!

— Священника привезу утром, а сейчас ты крести без промедления.

— Как?

— Да откуда я знаю как?! Хоть как, но крести! Набери из крана воды в чашку, положи туда свой нательный крестик, прочитай «Отче наш». Окропи этой водой Ванюшку и скажи: «Крещается раб Божий Иоанн во имя Отца и Сына и Святаго Духа». И так три раза. И потом надень на него свой крестик.

Утром священник окрестил второй раз, как положено, сказал, что после этого таинства обычно больной — без долгого промедления — или сюда, или туда. 

«Или туда» длилось более 20 дней. Ночами Марина плакала, по опухшим глазам было видно, днём растерянно улыбалась, когда пытался её чем-нибудь развеселить. На подоконнике и на тумбочке стояли заламинированные бумажные иконки. Ромка — зять, косая сажень, мастер по единоборствам — тоже плакал и гневался: «Евгений Евгеньевич, где Бог?! За что Ванюшку?!».

Врачи предлагали отключить аппарат, сказали, что если даже и выживет, то будет «овощем». Марина с Ромой категорически отказались и начали собирать деньги на дополнительный аппарат.

Звонок. Тихий, чуть дрожащий, без плача голос:

— Папа, Ванюшка умер.

— Слава Богу! Крепись, доченька, и радуйся. Ему при его непорочности одна дорога — на светлые небеса. Хоть кто-то в нашей семье точно спасётся. Там в него вся полнота жизни и знаний в одно мгновение войдёт. Он будет за нас молиться.

Когда впоследствии родилась Евдокия с повышенным билирубином, окрестили её в роддоме на шестом часу от рождения. Ошпарившись, на холодную воду дуешь.

Как соизмерить мою жизнь и Ванюшкину? Наверняка, известно как. Отсюда кажется, что он не пожил, а я пережил. А если вечностью мерить? Что для вечности сотня лет? Что у Ивана душа бессмертная, что у меня душа бессмертная. Может, мерилом как раз духовность и является? Правильно ли я разобрался в Брянчанинове или нет, но понялось мне, что духовность — это не интеллект и не способность к искусствам. Духовность — это связь с Богом. Может, у Иоанна душа была изначально духовна, её и забрали сразу на небо? А у меня — никакая, поэтому её пустили по длинному кругу на испытания?

Нет, не так. Бог — «мой сотворитель и всякого блага промысленник и податель». Не мог Он вдохнуть в меня «никакую» душу. Не знаю. Определённо, задачка не для моего ума.

Ванюшку можно было похоронить на центральном старом городском кладбище. Там все мои лежат, и места три ещё точно найдётся. Однако я взял похороны на себя и решил по-другому. Выбрал красивое кладбище за городом, выкупил там участок человек на… много (на нём можно часовню построить) и поставил дорогущую высокую ограду. Думаю, ну, уложим мы в центре города Ваню, потом меня, а остальным детям-внукам куда? Разбредутся по всем кладбищам. Куда это годится? Правнуки потом в поминальные дни не набегаются.

Раз не суждено мне стать основателем знатного рода, так хоть стану основоположником семейного кладбища. Ванюшка едва заметно в углу ограды схоронился, а меня в будущем рядом пристроят. Мне под его крылом надёжней и спокойней будет.

Наутро звонит Серёга из Харькова, говорит, что поднял лучших специалистов, и по моему вопросу целый консилиум состоялся. И продолжает:

— Жека, по твоим документам сказали, что ты должен был втыкнуть ещё в Каменногорске.

— Что значит «втыкнуть»?

— Так профессор выразился. Жаргон. Другими словами, умереть. Он сказал, что понять не может, как ты очухался. Потом спросил такое, что я просто растерялся.

— Ну?

— Спросил: «А он случайно не верующий?». «Да, — говорю, — верующий». Я же помню, как ты на похороны моей матери приезжал и молитвы на кладбище читал. Профессор говорит: «А-а… ну тогда всё ясно!». Слушай, мне, честно сказать, после его слов страшно стало. Сам задумался.

— Ничего себе! Кажется, и я задумался… «Неизследовани путие Его». Слышал такое выражение: «Неисповедимы пути Господни»?

— Кто ж не слышал?

— Не исключено, что я тут вообще ни при чём, а вся история случилась, чтобы тебе страшно стало. Для твоего разумения на мне дела такие явились. Ты когда последний раз причащался?

— Никогда не причащался. В двадцать лет крестился и то лишь потому, что вся семья просила.

— Вот! Чем не слепорождённый?! Не согрешил ни он, ни родители его… Евангелие от Иоанна. Как раз в тему. А не хочешь ли причаститься?

— Да не знаю… Особого желания нет. Мне как-то всё равно. Но здесь ты руководи. Скажешь, надо — значит, надо.

— Ха! За это большое спасибо — за доверие. Надо, Серёга, надо! Буду в Харькове, сходим напару в церковь…

Друзі! Ми вирішили не здаватися)

Внаслідок війни в Україні «ОТРОК.ua» у друкованому вигляді поки що призупиняє свій вихід, однак ми започаткували новий незалежний журналістський проєкт #ДавайтеОбсуждать.
Цікаві гості, гострі запитання, ексклюзивні тексти: ви вже можете читати ці матеріали у спеціальному розділі на нашому сайті.
І ми виходитимемо й надалі — якщо ви нас підтримаєте!

Картка Приват (Комінко Ю.М.)

Картка Моно (Комінко Ю.М.)

Також ви можете купити журнал або допомогти донатами.

Разом переможемо!

Другие публикации рубрики

Квадрат Декарта

Человек — существо социальное. Даже людям интровертного, закрытого склада иногда нужно общество. Возникает закономерный вопрос: откуда тогда берётся страх общения с новыми людьми, а особенно

Читать полностью »

Воздух свободы

«Послушание превыше поста и молитвы». Кто из нас не спотыкался об эту фразу, переступая церковный порог? Почему превыше? И кому послушание? А если ты молод

Читать полностью »

Другие публикации автора

Возвращение

Не люблю я вспоминать прошлое. Не любишь — не вспоминай. А как его не вспомнишь, если варенья хочется? Полез по антресолям нужную банку искать, а

Читать полностью »

Смерть как жизнь

Евгений Фулеров — о том, как тяжело бывает преодолеть 300 метров от работы до бабушкиной квартиры, и о том, зачем просить у Господа христианской кончины мирной и непостыдной.

Читать полностью »

Другие публикации номера

Дело всей жизни

Наталия Шпилевая — о том, как делом всей жизни католика может стать обустройство православного монастыря, и как ему в этом помогут вековая история, родственники Ангелы Меркель и удивительный Промысл Божий.

Читать полностью »