Готов ли ты к счастью?

Кто он, святой, в современном мире? Может ли святой быть радостным? Что такое «радостопечалие»? Почему подлинное счастье — трудно? Как человеческие искажённые представления о святости могли привести к Голгофе? Можно ли «затиранить» близких псевдоблагочестием, и как ему противостоять? На эти и многие другие вопросы, открывая тему номера, отвечает протоиерей Дионисий Крюков.
протоиерей Дионисий Крюков

— Когда-то митрополит Антоний Сурожский на вопрос «Какой должна быть православная семья?» ответил: «Cчастливой». О связи понятий «святость» и «счастье» писал и протоиерей Сергий Круглов, отмечая, что в народной вере встречается предрассудок, будто святой не может быть счастлив — иначе он в прелести. Интересно ваше мнение: с чем связано это предубеждение? И что такое подлинное счастье — то самое, которое свидетельствует о святости?

— Есть соблазн понимать христианство упрощённо, поэтому важно постоянно напоминать себе о нетривиальности вести Христа.

Христианство антиномично и соединяет, казалось бы, несовместимое: Вечного Бога и смертного человека, дух и материю, радость и печаль. Одним из примеров такого парадоксального мировосприятия можно назвать христианское понятие «страха Божия», который, в отличие от простого страха, не деструктивен, не порабощает человека и не сковывает его жизнь. Этот преображённый страх — страх обидеть Любимого и Любящего Творца — активизирует и питает духовную жизнь.

Вот и счастье в христианстве возможно осмыслить лишь в контексте другого парадоксального понятия — «радостопечалие». Именно о готовности к такому счастью читаем в стихотворении Ольги Седаковой «Ангел Реймса»:

но всё-таки,

в этом розовом искрошенном камне,

поднимая руку,

отбитую на мировой войне,

всё-таки позволь мне напомнить:

ты готов?

к мору, гладу, трусу, пожару,

нашествию иноплеменных, движимому на ны гневу?

Всё это, несомненно, важно, но я не об этом.

Нет, я не об этом обязан напомнить.

Не за этим меня посылали.

Я говорю:

ты

готов

к невероятному счастью?

Скульптура ангела находится у северного портала западного фасада знаменитого Реймского собора Пресвятой Богородицы в провинции Шампань, в котором венчались на царство большинство французских монархов. Сейчас этот ангел — без руки: в годы Первой мировой войны в результате попадания снаряда скульптура существенно пострадала. И как это символично: покалеченный человеческой враждой и ненавистью каменный ангел стоит у входа в собор, символизирующий Град Небесный, улыбается входящим и спрашивает, готовы ли они к невероятному счастью…

Это счастье — иной глубины и масштаба, чуждое прекраснодушию и слепому оптимизму, трезво оценивающее трагизм окружающего существования с его войнами, природными и гуманитарными катаклизмами и не безучастное к нему. Оказывается, подлинное счастье трудно, оно требует нашей готовности, решимости и работы. Гораздо легче или оказаться духовно обездвиженными, видя все нестроения мира, или же проигнорировать его боль и замкнуться в узком мирке собственных интересов: семейного благополучия, профессиональной реализованности, карьерной и финансовой успешности, потребительской удовлетворённости. А вот встретить и узнать Бога вопреки хаосу окружающей действительности (или, напротив, в средоточии своего благополучия), обрести радость и смысл в этой встрече и свидетельствовать об этом другим — сложно.

Сам Христос готовит нас к ТАКОМУ счастью: Истинно, истинно говорю вам: вы восплачете и возрыдаете, а мир возрадуется; вы печальны будете, но печаль ваша в радость будет. Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришёл час её; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир. Так и вы теперь имеете печаль; но Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас (Ин. 16, 20-22). Мы призваны к этой радости как духовной работе, о чём мы почему-то слишком часто забываем. Скорбь кажется нам более органичной для христианского мироощущения. Но нельзя так односторонне представлять христианство. Родовые муки неизбежны, но должны закончиться рождением новой жизни.

Призыв к подлинному счастью ежедневно звучит для нас на Божественной литургии в Заповедях блаженства. Ведь «блаженные» — это «счастливые». Христос показывает, что можно быть счастливым даже тогда, когда формально, в мирском понимании, у тебя нет для этого оснований. Ты можешь быть счастлив, если отказался от собственных выгод ради согласия — как миротворец. Или когда лишился работы из-за верности важным для тебя принципам и ценностям — как изгнанный правды ради. Заповеди блаженства вскрывают возможную парадоксальность христианского счастья: счастливыми могут быть люди, которые по обывательским меркам кажутся неудачниками, чудаками, лузерами.

В дальнейшем на этот парадокс указывал и апостол Павел в первом послании к коринфянам: Мы как сор мира (1 Кор. 4, 13). Но всё это «безумие Христа ради» — не про тотальное самоуничтожение. Напротив, это — усилие сохранить себя, раскрыть свою подлинную природу и замысел Творца о себе в полноте вопреки сиюминутным запросам эпохи. Такое счастье свободно от навязываемых и тиражируемых окружающей социальной системой стереотипов и шаблонов. Но в то же время оно рождается в терпении, преодолении. Совесть и любовь — вот индикаторы, благодаря которым мы можем понять, счастливо мы живём или нет.

— Нередко различные православные богословы и инославные теологи отмечают, что «Бог был распят, потому что… оказался не так свят, как того ждали». Какие вы можете назвать самые опасные для духовной жизни искажённые представления о святости?

— Меня всегда поражало, что Христа распяли не атеисты, а люди религиозные до крайности. Они не просто отстаивали свои интересы, но прикрывались требованиями благочестия.

От Христа ждали понятной и предсказуемой святости, которая должна была демонстрировать силу и власть в чудесах и знамениях. В таком случае Он не оставил бы никакой иной возможности — только принять Его как Мессию. И в кульминационный момент, если бы Христос сошёл с Креста и явился Своим палачам, то предоставил бы неопровержимое доказательство Своего могущества. То есть, если бы Он захотел, они бы все уверовали от безысходности.

Но Господь оставил им и нам свободу выбора и призвал ко взрослой вере, не нуждающейся в подтверждении спецэффектами. Ведь прежнее, ветхозаветное понимание святости вполне согласовывалось в общих чертах с представлениями о святости в других религиях: как сила и сверхспособности, как определённая элитарность и возвышение над толпой.

Надо сказать, что подобные представления, как пережитки, до сих пор сохраняются в христианском обывательском сознании. Многим и сегодня кажется, что святой — обязательно чудотворец, который, молясь, отрывается на поллоктя от земли, знает прошлое и будущее, и для которого нет ничего сокрытого. Всё это мы действительно находим в агиографии. Но не в этом суть. При таком подходе церковный народ расслаивается на святых и «обычных грешников». Возникают два лагеря: небожители и чернь, духовная аристократия и плебс. Но Христос каждого человека призывает к святости. Святость — не в каких-то чудесах (их предостаточно и в других религиях), а в преображённой повседневности, которую мы не замечаем — потому, возможно, и не стремимся к ней.

— Как вы думаете, почему некоторые формы подвижничества и связанные с ними дары Святого Духа (глоссолалия и прочие) отходят в прошлое?

— По поводу глоссолалии попробую ответить, полушутя, примером из собственной жизни. У меня есть внучатый племянник в Праге, которому чуть меньше трёх лет. Ребёнок родился у русской мамы (моей племянницы), растёт в окружении чехов и смотрит английские и немецкие мультфильмы. В итоге понимает много языков, но сам пока не говорит ни на одном. У ребёнка есть потребность в коммуникации, и он пытается высказываться на своём каком-то особом языке, пользуется той самой «глоссолалией», истолковать и понять которую может только его мама.

Думаю, потребность в глоссолалии была характерна в период некоего «младенчества» христианства. Уже апостол Павел отмечал, что важнее истолкование незнакомого языка и назидание, чем само говорение (см. 1 Кор. 14, 1-19).

Христианство — не как божественное учение, а как опыт восприятия человечеством слова Божия — в историческом контексте прошло свой период становления и неотделимо от перемены исторического сознания людей. Ведь люди Античности, Средневековья, Нового Времени, Модерна, Постмодерна — разные. Для византийской культуры было важно понятие «канон», а для русской — «чин», то есть некие нормы и рамки, в которые человек помещал разные явления: эстетические, социальные, даже свои поступки и самого себя. Смену этих норм и рамок прошли, в том числе, и формы христианского подвижничества.

Революционность вести Христовой заключалась в том, что нормы и рамки второстепенны по отношению к содержанию: любви, состраданию, милости, желанию понять и услышать ближнего и так далее. Христиане долго росли к такому пониманию, к такой расстановке приоритетов. Рост к этой высоте продолжается в нас до сих пор.

— Столпничество, юродство… Какие ещё формы подвижничества, на ваш взгляд, всё труднее понять современному человеку, и почему?

— Ещё преподобный Серафим Саровский показал, что важен не подвиг сам по себе, а то, к чему он приведёт человека, как приблизит его к Богу и людям. Преподобный прошёл путь от затворничества к абсолютной открытости, что не всем его собратьям-монахам оказалось понятно и даже вызывало осуждение. Несколько позже Достоевский в романе «Братья Карамазовы» рассмотрел эту проблему на примере конфликта отца Ферапонта и старца Зосимы. Привычные формы подвижничества Ферапонта (молчальничество, затворничество) противопоставляются новым — в частности, старчеству-служению Зосимы.

Бывают ведь такие примеры (к сожалению, весьма распространённые), когда при внешне идеальном поведении не происходит перемены сердца, качества отношений с Богом и людьми. Известна история про одного подвижника: его спросили, как, находясь в общежительном монастыре среди множества монахов и прихожан, он сумел дорасти до такой сосредоточенной внутренней жизни и подвига молчания, на что тот ответил: «А что с ними говорить-то, с собаками?!». То есть молчал не потому, что пытался в себе что-то изменить, а оттого, что противопоставлял себя окружающим. Это, конечно, не подвиг.

Жизнь неожиданно может актуализировать некоторые формы подвижничества, но уже в несколько ином виде. Например, нынешняя пандемия коронавируса поставила нас перед необходимостью уединиться, чтобы не только самим не заразиться, но и не подвергать опасности окружающих. Маска оказалась бронёй, не столько защищающей нас от мира, сколько сохраняющей мир от нас. Это многим оказалось трудно принять.

Недавно я сам оказался в больнице с COVID-19. Первые дни находился в палате один в полном коммуникативном и информационном вакууме: телевизор я не привык смотреть, с интернетом возникли проблемы, книг мне не передали. Мой абсолютный «затвор» нарушали лишь медики, заходившие в специализированных костюмах-скафандрах, чтобы провести необходимые медицинские процедуры. Я был предоставлен сам себе, своим мыслям и своему внутреннему миру. Это уединение стало для меня полезным опытом самоанализа и сосредоточенной душевной работы. Пока обстоятельства не сложились таким образом, мы почти и не задумывались о том, как мы зависимы от суеты, новостей, быта, как мало времени остаётся у нас на молитву.

На мой взгляд, сегодня подвижничество должно быть связано с различными формами служения людям — как прославление Бога и преображение самого себя. Чем это не подвиг: пойти на природу и без фотокамер, в одиночестве, убрать мусор на месте чужого «воскресного шашлычка»? С другой стороны, не могу не восхищаться людьми, умеющими контролировать свою интернет-активность. Думаю, это тоже современная, весьма необходимая, форма аскетизма.

— В каких случаях (помимо очевидной фарисейской гордыни) праведность не всегда тождественна святости и почему?

— Прежде всего отмечу, что фарисейская гордыня совсем не очевидна, поэтому так тонок соблазн впасть в этот грех. Берегитесь закваски фарисейской (Мф. 16, 6), — предупреждает Господь Своих учеников, поскольку соблазниться может даже праведник. Фарисейство — «перевёртыш», который постоянно норовит подменить наше христианство чем-то противоположным.

Святость — это связь человека и Бога: Господь свят, и благодаря общению с Ним человек приобщается этой святости. «Фарисейская закваска» — это подвижничество, при котором Бог — лишь формальный внешний повод, но сам человек интересен себе больше, чем Бог. Он не выходит за рамки собственной «самости», остаётся замкнутым. Поэтому счастье фарисея — в любовании собой.

Есть другая праведность — светская. Она часто бывает основана на принципе так называемого «разумного эгоизма», известного ещё со времен Спинозы, французских просветителей и Чернышевского. Такая праведность не связана с богообщением и святостью, но обусловлена рациональным желанием относительно комфортно жить в сбалансированном мире эгоистов.

Существуют примеры праведности в тоталитарных сектах. Там мы можем наблюдать порой поразительное самоотвержение, при котором целью тоже является не Бог, а подменивший Его лидер секты. Важно, что самоотвержение в этом случае проявляется не как свободный жест любящего ради любимого, но как следствие подавленной воли и «промытого» сознания.

— Нередко приходится сталкиваться с безлюбовным благочестием, когда человек буквально тиранит своей псевдоправедностью близких: постоянно поучает, осуждает и так далее. Как правило, такие люди абсолютно закрыты к диалогу, поскольку убеждены в истинности своей позиции и нечестии окружающих. Как быть в подобных ситуациях?

— На этот вопрос невозможно дать универсальный ответ, потому что важны нюансы каждой ситуации. Есть люди, способные в какой-то степени услышать другого, а есть абсолютно глухие к чужим просьбам. Бывает, терпящая сторона может проявить волю и противостоять этим атакам «псевдоблагочестия», а бывает, что и нет.

Но всё-таки если подобная встреча состоялась, и мы оказались в узле таких болезненных отношений — значит, Бог нас к чему-то призывает, что-то хочет нам показать.

 У меня перед глазами пример драматичной истории моих знакомых. Из-за «благочестивого» террора одного из супругов семья распалась. Муж ушёл в монастырь, жена повторно создала семью с другим человеком, в которой произошли свои трагедии. И только на исходе жизни монах и уже вдова, похоронившая двух сыновей, поняли, как они были неправы и как любили друг друга, но не сберегли свои чувства. Как ни странно, в этой истории финал с христианской точки зрения оказался счастливым, хотя ни о каком «мирском» счастье говорить уже не приходится.

— В разных религиях и конфессиях разнятся контексты понимания праведности, святости. Например, в индийских религиях понятие праведности вытеснено, скорее, понятием бесстрастности. В протестантизме праведность связана с активизмом, согласованным с волей Божьей. В исламе и иудаизме она имеет некоторые правовые коннотации и привязана к законопослушанию, а сам Закон сакрализован. А в православии что является ключом к подлинному пониманию праведности и святости?

— Здесь ответы можно искать лишь у самих святых. Но я не могу не задумываться над этим вопросом, поскольку, как любой христианин, призван к святости.

Я бы сказал так: святость — это радость, вызванная покаянием как желанием преобразить свою жизнь ради Бога и ближних.

Друзі! Ми вирішили не здаватися)

Внаслідок війни в Україні «ОТРОК.ua» у друкованому вигляді поки що призупиняє свій вихід, однак ми започаткували новий незалежний журналістський проєкт #ДавайтеОбсуждать.
Цікаві гості, гострі запитання, ексклюзивні тексти: ви вже можете читати ці матеріали у спеціальному розділі на нашому сайті.
І ми виходитимемо й надалі — якщо ви нас підтримаєте!

Картка Приват (Комінко Ю.М.)

Картка Моно (Комінко Ю.М.)

Також ви можете купити журнал або допомогти донатами.

Разом переможемо!

Другие публикации рубрики

Другие публикации автора

Вечная любовь

Памяти Мишеля Леграна 26 января 2019 года ушёл из жизни выдающийся композитор, дирижёр, аранжировщик, пианист, актёр Мишель Легран, написавший около 800 мелодий к почти 250

Читать полностью »

Другие публикации номера

Книжная полка №103

Перевод жития преподобного Паисия Святогорца на украинский язык; раннехристианские святые; разговоры по душам с игуменом Нектарием (Морозовым) и трёхтомный Новый Афонский Патерик.

Читать полностью »

КОД 2020

Протоиерей Игорь Пчелинцев говорит о шедеврах византийского церковного искусства — фресках и мозаиках древнего монастыря Хора в г. Стамбул.

Читать полностью »